Люди считают невозможным то, чего не случалось раньше.
Два текста. Написано на Ориджинал-фест.
1. Оридж, слэш, заявка 6.01
Том подпевает магнитоле, и длинные волосы Джо лезут Тому в рот.
– Как ты думаешь, когда нас нагонят?
В песне наступает проигрыш, Том потряхивает головой туда-сюда в такт музыке, и ничего не отвечая, откидывается назад. Он не держит руль, но впереди – хайвей, ровный, как дно ада, и такой же горячий. Кроме того, ни Том, ни Джо не боятся смерти. Кроме того, и Тома, и Джо пытаются поймать полицейские – потому, что не стоило убивать Патрика Симпсона, и мудак Уолтер Симпсон – потому, что не стоило забирать кокс из клоповника его младшего братишки.
Джо не думает об автомобильной аварии, взрыве, обгоревших телах. Кабриолет цвета морской волны несется вперед, ему некуда сворачивать. Джо не думает о тюрьме, Джо не думает о неизбежности смерти. Том опускает свою тяжелую ладонь ему на колено, потом тянется к ширинке. Похмелье, оставшееся после вчерашнего вискаря, делает его взгляд мутным, как у покойника.
– The truth is they never had no future, – плюется словами магнитола, – they never had no past.
– Успокойся, чувак. Скоро, – говорит Том. Джо уже успел забыть свой вопрос. В голове у него вертится мысль о том, что им надо было жить в семидесятые. Он на гребаную четверть века промазал с датой рождения.
К концу третьей минуты песня превращается в ад, и Том снова кладет одну руку на руль. Вторая все еще гладит член Джо сквозь джинсы.
– Знаешь, что с пидорами делают в тюрьме? – Том щурится, не смотрит на дорогу, солнце царапает его глаза.
Джо жаль, что они не успели никому толкнуть симпсонов порошок и прокутить денежки. Тому не жаль ничего.
– Похуй на тюрьму, – Джо накрывает руку Тома своей. – Меня пристрелят при сопротивлении.
Он наклоняется вперед, девчачье-длинные рыжие лохмы отгораживают его от солнца и Тома, и он остается один, до тех пор, пока сквозь пыльную дорожную музыку ему на начинает слышаться вой полицейских сирен.
2. Оридж, гет, заявка 6.24
Сестра Кэтрин стиснула кулаки, как если бы готовилась к удару, и аккуратно подстриженные ногти впились с кожу.
Роберт смотрел ей в глаза, честно и прямо, и сестра Кэтрин отвела взгляд, опустила, как на молитве, чувствуя, как взгляд Роберта становится почти обжигающим.
Если бы она не отдала себя Богу раньше, чем Роберт Коллинз появился на свет, вероятно, ей было бы гораздо легче найти слова, простые, как «да» или «нет».
– Прощайте, – наконец сказала она. Ей казалось, что для этого «прощай» ужасно поздно.
Ему было тринадцать, всего тринадцать лет – дьявольское число, Дьявол шептал сестре Кэтрин, что она, такая же женщина, как и все, такая же, как и Ева, должна вкусить от запретного плода сполна – и его отец умирал от болезни, с которой не могли справиться врачи, а сестра Кэтрин, в миру звавшаяся Томасина Коллинз, его кузина, приехала, чтобы хоть как-то облегчить страдания, и его собственные, и близких. Сейчас ей казалось, что все это подстроил сам Сатана, чтобы свести ее, в празднично-праздных, даже в траурные дни, садах загородного поместья, с юным сэром Робертом, который, первый из всех когда-либо любовавшихся ее лицом мужчин и юношей, признался сестре Кэтрин, что любит его – и, в ответ на это признание, она, первая из всех женщин, которым будет суждено испытать к Роберту любовь, странное чувство, которое может быть и грехом, и благословением, поцеловала его.
– Прощайте, – повторила сестра Кэтрин, вспоминая, как непослушные кудри Роберта щекотали ее кожу, и это воспоминание вызывало где-то в глубине ее тела жар, мягкий и приятный, но наводивший на мысли о геенне огненной. Распятие, висевшее на тонком шнуре, чуть давило на кожу, точно притягиваясь к сердцу.
Мать Роберта, красивая и сильная вдова, которая, несомненно, найдет себе нового супруга, как только снимет траур по сэру Уолтеру – она никогда не любила его, и, кажется, это ни для кого в семье не было тайной – смотрела так, точно что-то знала или понимала.
– Ни Вам, ни Вашей матери больше не нужна моя помощь, – сестра Кэтрин произнесла эти слова слишком быстро, торопясь скрыться в вагоне поезда, и ей показалось, что во взгляде Роберта было осуждение, или, может быть, надежда.
~
Позже, когда поезд уносил ее в сторону аббатства, прочь от Роберта сестра Кэтрин все еще слышала, сквозь стук колес, голос Дьявола, но сделала все, чтобы заглушить его слова стуком четок.
1. Оридж, слэш, заявка 6.01
Том подпевает магнитоле, и длинные волосы Джо лезут Тому в рот.
– Как ты думаешь, когда нас нагонят?
В песне наступает проигрыш, Том потряхивает головой туда-сюда в такт музыке, и ничего не отвечая, откидывается назад. Он не держит руль, но впереди – хайвей, ровный, как дно ада, и такой же горячий. Кроме того, ни Том, ни Джо не боятся смерти. Кроме того, и Тома, и Джо пытаются поймать полицейские – потому, что не стоило убивать Патрика Симпсона, и мудак Уолтер Симпсон – потому, что не стоило забирать кокс из клоповника его младшего братишки.
Джо не думает об автомобильной аварии, взрыве, обгоревших телах. Кабриолет цвета морской волны несется вперед, ему некуда сворачивать. Джо не думает о тюрьме, Джо не думает о неизбежности смерти. Том опускает свою тяжелую ладонь ему на колено, потом тянется к ширинке. Похмелье, оставшееся после вчерашнего вискаря, делает его взгляд мутным, как у покойника.
– The truth is they never had no future, – плюется словами магнитола, – they never had no past.
– Успокойся, чувак. Скоро, – говорит Том. Джо уже успел забыть свой вопрос. В голове у него вертится мысль о том, что им надо было жить в семидесятые. Он на гребаную четверть века промазал с датой рождения.
К концу третьей минуты песня превращается в ад, и Том снова кладет одну руку на руль. Вторая все еще гладит член Джо сквозь джинсы.
– Знаешь, что с пидорами делают в тюрьме? – Том щурится, не смотрит на дорогу, солнце царапает его глаза.
Джо жаль, что они не успели никому толкнуть симпсонов порошок и прокутить денежки. Тому не жаль ничего.
– Похуй на тюрьму, – Джо накрывает руку Тома своей. – Меня пристрелят при сопротивлении.
Он наклоняется вперед, девчачье-длинные рыжие лохмы отгораживают его от солнца и Тома, и он остается один, до тех пор, пока сквозь пыльную дорожную музыку ему на начинает слышаться вой полицейских сирен.
2. Оридж, гет, заявка 6.24
Сестра Кэтрин стиснула кулаки, как если бы готовилась к удару, и аккуратно подстриженные ногти впились с кожу.
Роберт смотрел ей в глаза, честно и прямо, и сестра Кэтрин отвела взгляд, опустила, как на молитве, чувствуя, как взгляд Роберта становится почти обжигающим.
Если бы она не отдала себя Богу раньше, чем Роберт Коллинз появился на свет, вероятно, ей было бы гораздо легче найти слова, простые, как «да» или «нет».
– Прощайте, – наконец сказала она. Ей казалось, что для этого «прощай» ужасно поздно.
Ему было тринадцать, всего тринадцать лет – дьявольское число, Дьявол шептал сестре Кэтрин, что она, такая же женщина, как и все, такая же, как и Ева, должна вкусить от запретного плода сполна – и его отец умирал от болезни, с которой не могли справиться врачи, а сестра Кэтрин, в миру звавшаяся Томасина Коллинз, его кузина, приехала, чтобы хоть как-то облегчить страдания, и его собственные, и близких. Сейчас ей казалось, что все это подстроил сам Сатана, чтобы свести ее, в празднично-праздных, даже в траурные дни, садах загородного поместья, с юным сэром Робертом, который, первый из всех когда-либо любовавшихся ее лицом мужчин и юношей, признался сестре Кэтрин, что любит его – и, в ответ на это признание, она, первая из всех женщин, которым будет суждено испытать к Роберту любовь, странное чувство, которое может быть и грехом, и благословением, поцеловала его.
– Прощайте, – повторила сестра Кэтрин, вспоминая, как непослушные кудри Роберта щекотали ее кожу, и это воспоминание вызывало где-то в глубине ее тела жар, мягкий и приятный, но наводивший на мысли о геенне огненной. Распятие, висевшее на тонком шнуре, чуть давило на кожу, точно притягиваясь к сердцу.
Мать Роберта, красивая и сильная вдова, которая, несомненно, найдет себе нового супруга, как только снимет траур по сэру Уолтеру – она никогда не любила его, и, кажется, это ни для кого в семье не было тайной – смотрела так, точно что-то знала или понимала.
– Ни Вам, ни Вашей матери больше не нужна моя помощь, – сестра Кэтрин произнесла эти слова слишком быстро, торопясь скрыться в вагоне поезда, и ей показалось, что во взгляде Роберта было осуждение, или, может быть, надежда.
~
Позже, когда поезд уносил ее в сторону аббатства, прочь от Роберта сестра Кэтрин все еще слышала, сквозь стук колес, голос Дьявола, но сделала все, чтобы заглушить его слова стуком четок.
