Если кто-то беспокоился в связи с моим исчезновением - у меня были темные и мрачные времена, но теперь все хорошо.
Хотя квест с участием в ФБ я все-таки завалила - в одну команду принесла два старых черновика, в другую так ничего и не смогла придумать. Но в ближайшее время наконец-то возьмусь дописывать все уже начатое и обещанное. И всесторонне вернусь к фэндомной жизни.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Название: Надежней стали только крепость стен
Бета: [Kayomi]
Фэндом: ориджинал
Пейринг: м!альфа/м!омега
Рейтинг: R
Жанр: драма
Саммари: дело беременного омеги: ждать перемен
Предупреждения: mpreg, отчасти репродуктивное принуждение; графическое насилие, намеки на каннибализм

Написано на ЗФБ, для команды омегаверса

Этан клялся, что все это – случайность, но Кертис не верил в его ложь
Кертис, пусть даже и родился омегой, но по праву считался воином, умел обращаться с оружием и, даже в сравнении со многими альфами, выглядел мужчиной рослым, крепким. В таких, как он, нуждался Лодэйн, его место было на поле боя, у южной границы, где воска едва сдерживали полчища варваров. Кертис должен был разить мечом наступающих врагов, защищать королевство любой ценой – а вместо этого отсиживался за городскими стенами, каждый день досыта набивая живот, ночуя в мягкой постели и дожидаясь возвращения Этана.
Сколько вдовцов-омег ходило по Лодэйну, прижимая к себе детей, ни разу не видевших вторых отцов? Многие и многие сотни. Верно, Этан решил, что такая судьба лучше смерти в бою с врагами. Именно поэтому он заставил Кертиса зачать.
Тот вернулся в Гиффорд, чтобы залечить тяжелую рану, полученную в бою. Этан, едва получив известие об этом, потребовал отпустить его к супругу и провел с Кертисом две недели, в которые им, раньше положенного срока, овладела охота к случке. Быть может, так его тело ответило на близко подступившую смерть, быть может, Этан что-то подмешивал в целительные зелья, которые готовил сам. Кертис не знал, здесь ли начиналась ложь, или после, когда Этан дал ему отвар, который должен был предотвратить зачатие.
Где бы ни было заронено семя обмана, оно проросло, и Кертис носил теперь ребенка, зачатого не от супруга, а от его лжи.
Гиффорд не успел перемениться: здесь пока еще хватало пищи и угля для многих жителей. Кертис, как супруг главы колдовского воинства, не нуждался ни в чем, мог жить как в прежние времена, но тревога не оставляла его ни на миг. Каждую ночь ему снилось, как варвары входят в Гиффорд, пробив центральные ворота, выжигают город дотла, убивают стариков, омег, детей. Кто из горожан сможет поднять оружие, чтобы принять бой? Немногие. Кертис знал: если орда варваров доберется до города, он сам выйдет с оружием, защищая свой дом – и потерпит поражение, слишком давно не поднимавший меча, неспособный прикрыть доспехом раздавшееся тело. Ослабевшим рукам не справиться с оружием.
Он больше не был воином. Этан, обманом заставив Кертиса зачать, отобрал у него оружие, отобрал право сражаться, превратив из хищника в домашний скот, способный лишь плодить себе подобных, рожать и заботиться о потомстве, не более того. Как и всякий омега, Кертис хотел детей, но не в такую страшную пору, когда позорно оставлять войну любому, в ком достаточно сил выйти против врага.
Кертис помнил, как плевали ему вслед недавние братья по оружию – едва вернувшийся, он снова бежал в Гиффорд, теперь уже навсегда. Его называли трусом, бросали в спину оскорбления как камни, но Кертис не отвечал им, сам согласный с упреками.
Он множество раз видел, как варвары своими острыми топорами рубили лодэйнийских воинов на части, разделывали их, как туши животных, потрошили, вываливая на землю петли кишок. Боевые псы варваров досыта наедались мясом, растаскивали куски плоти по склизкой от крови траве. Варвары отрубали руки тем, кого убивали, забирали с собой, как охотничьи трофеи. Порой отрезали они и куски бедер, вытаскивали из распоротого живота печень или добирались до сердца – едва ли хоть один из лодэйнийских воинов не задумывался о том, что за похлебку едят варвары, укрывшись в своих шатрах.
А после вороны расклевывали до кости растерзанные трупы альф, которым уже не вернуться домой, омег, чьи тела дадут жизнь лишь бессчетным жирным опарышам, копошащимся во влажных ранах.
И все же Кертис хотел вернуться на войну, сражаться, а не просто молиться о благополучном исходе.
В его снах подкованные железом лошади втаптывали в землю омег и детей, ломали кости, смешивали с грязью алую кровь. Просыпаясь, Кертис накрывал ладонью уродливый шрам на собственном бедре, закрывал глаза и вслушивался в пульс.
Три дня назад Этан прислал почтового голубя. Он обещал в скором времени прибыть в Гиффорд на неделю, писал, что истосковался по Кертису и мечтает снова разделить с ним ложе – Кертис не знал, хочет ли он видеть его снова, обнимет ли Этана, встретив у порога, или оттолкнет. Но он ждал. Что еще ему оставалось? Дело беременного омеги: ждать перемен, как бы ни были тяжки тревоги или печали.

@темы: Ориджиналы, Тексты

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Название: По пути на юго-запад
Бета: Master_Igri
Фэндом: Ориджинал
Пейринг: м!омега, м!бета, упоминается м!альфа/м!омега, м!омега/ж!бета и м!бета/ж!бета
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Саммари: Если Берт не сможет сделать аборт в Уичито, ему останется только лечь и сдохнуть.
Предупреждения: мпрег, множественные упоминания насилия в том числе сексуального

Написано на ЗФБ, для команды омегаверса

Мертвенно-бледные поля, походящие сейчас, скорее, на пустоши, выглядят бесконечными, тянутся до самого горизонта. Вечереет, становится заметно холоднее и Берт пытается закутаться плотнее, потом застегивает куртку – молния еще сходится, хотя он уверен, что это ненадолго, если в Уичито ему не помогут. За день Берт смертельно устал, ноги отекли, к тому же спущенные до ляжек штаны постоянно едва не сваливаются, как бы туго он ни затягивал ремень.
– Вот дерьмо.
Берт вытаскивает из кармана смятую пачку и пересчитывает оставшиеся сигареты: еще целая дюжина, можно не экономить особо. Если он не доберется до Уичито через двое суток, то значит откинется где-то на подходе к наполовину выжженному Эльдорадо. А если он не найдет в Уичито тот центр помощи, о котором рассказывал Фоули, то останется только лечь на землю и сдохнуть, не дожидаясь схваток.
Немногие омеги сейчас прерывают беременность – инстинкты говорят им, что нужно плодиться, рожать как можно больше, заполнять новыми людьми место тех, кто умер во время вспышки Бешенства. Но, конечно, даже хоти Берт этих детей – если бы их ему сделал какой-нибудь чудо-альфа, которого бы тот полюбил, – все равно сейчас, после конце света, когда трудно найти хоть одну пачку обезболивающего, лучше сделать аборт – если тебе сорок два года, то для первой беременности определенно слишком поздно. Вдвойне поздно, если это близнецы.
Берт останавливается и закуривает, потом, стискивая губами сигарету, отступает к обочине на пару шагов и расстегивает ширинку, чтобы помочиться. Штаны приходится придерживать рукой, чтобы не свалились.
Пить тоже хочется, но пока не настолько, чтобы лезть в сумку за водой.
Наверное, Малыш Чико сейчас задыхается со смеху, пока черти жарят его в аду на самой большой сковородке. Удачно поразвлекся говнюк.
Застегнув ширинку, Берт запрокидывает голову и смотрит на небо. Оно выглядит чертовски серым, в последнее время как будто постоянно такое, хотя вряд ли Бешенство могло повлиять на погоду.

* * *

Незнакомца он догоняет спустя пару миль. Довольно рослый, тощий парень со спортивной сумкой на плече медленно идет вперед. Волосы выглядят свалявшимися, голова обернута пропылившейся банданой, так что лба не видно, дорожный плащ велик на несколько размеров и кажется таким старым и мятым, словно снят с покойника.
– Эй, – парень поворачивается к поравнявшемуся с ним Берту.
– Привет, – равнодушным тоном произносит он.
– Думаю, нам по пути, – парень указывает рукой куда-то вперед. – Не против компании?
Берт кивает. По дороге могут попасться разные спутники, но он вполне в состоянии за себя постоять, а идти дальше одному не хочется. Вдруг он свалится где-нибудь у обочины. В конце концов, если этот придурок захочет ограбить его во время ночевки, то может попытаться это сделать и не вышагивая рядом.
У самой Эмпории один идиот уже пытался напасть на Берта, видимо собираясь забрать его вещи – и дело, конечно, кончилось выстрелом прямо в сердце. Один из плюсов чрезвычайного положения в стране: если у тебя есть полицейский жетон, то ты можешь сам решать, что правильно, а что – нет.
– Компания действительно не помешает, – кивает Берт.
– Здорово. Меня зовут СиДжей, – говорит парень.
– Роберт Джонс, – Берт протягивает руку и тот вяло ее пожимает, – можно просто Берт, так короче.
При знакомстве он предпочитает не добавлять к имени официального «детектив». Такое всегда успеешь рассказать, если потребуется, а иногда лучше придержать правду в кармане.
– Идешь в Уичито, да? – СиДжей отряхивается и смотрит себе под ноги. – У меня там родня. А ты там чего ищешь?
– Центр помощи омегам. Мне нужен аборт.
Подробности Берт тоже оставляет при себе: раньше он был временами не прочь немного поболтать с незнакомцами, в пабе, например, но искусственные роды и боязнь сдохнуть от кровотечения – не то о чем стоит разговаривать.
– Ты, типа, вдовец и не хочешь, чтобы дети росли без отца, да?
– Без обид, СиДжей, но это не твое собачье дело. Если хочешь поболтать по пути – я не против, но не пытайся узнать обо мне больше, чем я сам хочу тебе сообщить.
Берт не собирается рассказывать первому встречному, что его изнасиловала банда мексиканцев. Сам он старается об этом тоже думать пореже.
Берта скинул Малышу Чико и его уродам один парень, казавшийся тогда надежным информатором. У мексиканцев Берт давно был костью в горле, но до того как Чико сел во главе, они предпочитали держать свои проблемы при себе, не лезли к копам лишний раз. А вот сучонок Чико решил показать всем, какой он крутой.
Драться Берт умеет, но против четверых громил шансов не было.
– Окей, заметано, – СиДжей пожимает плечами и улыбается.

* * *

Спустя где-то милю и чуть больше четверти часа пути, неожиданно выскакивает из-за плотных низких туч солнце и проходится по глазам слепящими лучами. Берт опускает взгляд.
– В детстве я как-то ездил к двоюродной тетке в Модесто, – говорит СиДжей, обращаясь скорее к самом себе, чем к нему. – Там, типа, было солнечно и никакого ветра, почти никогда. Жарко, но не как в пустыне, а приятно. Солнце не слепит, только греет. Ты бывал где-нибудь кроме Канзаса?
– Нет, ни разу, – Берт качает головой. – Чего не случалось, того не случалось.
Это правда. Оба его отца были родом из Топики, потом подались на юго-запад, но далеко не уехали, остановились в Эмпории. Теперь Берт как будто продолжает их путь, тоже на юго-запад, тоже не слишком далеко, не покидая границ Канзаса.

* * *

Еще через две мили Берт останавливается и садится на землю. До темноты нужно успеть отмахать еще немало, но он просто больше не может, ноги отказываются сгибаться.
Прямо сейчас Берт искренне ненавидит всю эту омега-хрень в своем теле. Раньше у него не было никаких проблем, ни с этим всем вообще, ни в частности с тем, что ему не нравятся альфы. Случались, понятное дело, разные недоразумения, особенно в академии, но Берт никогда не жалел времени на то чтобы пару раз треснуть башкой об стену любого у кого хватало ума пошутить на эту тему. Он со старшей школы пил маскирующие препараты, спал с бетами-женщинами и даже предположить не мог, что однажды его обрюхатит ублюдок вроде Малыша Чико.
Перед тем как уйти из Эмпории, Берт все-таки узнал, что случилось с этим сукиным сыном: оказывается, один из телохранителей расстрелял его в упор, а потом отрезал у трупа яйца. Что ж, за это Берт готов сказать Бешенству спасибо. Если бы во время вспышки друг друга убивали только всякие сучата из уличных банд, ее бы все назвали Благословением, а не Бешенством.
Но Благословения не было. Люди мочили друг друга налево и направо как дурном фильме ужасов.
По врачебному предписанию Берт прошел тест через месяц после изнасилования и должен был отправиться на аборт к Фоули, но когда люди вокруг десятками пытаются друг друга разорвать на куски, не каждый врач согласится тратить время на аборты, к тому же сам Берт не спешил: не хотел чтобы еще в него еще что-то пытались засунуть, был уверен – время еще есть, его собственные проблемы могут немного подождать. Пока такое творится, полицейский не может отлеживаться трое суток.
Потом оказалось, что Малыш Чико обеспечил его двойняшками и те вымахали слишком большие для обычного аборта. Фоули попытался объяснить Берту от чего именно тот может умереть, если попытается пройти стандартную процедуру чистки, на которую обычные омеги бегают чуть ли не через каждые два года на третий. Берт не очень понял, медицина – не его сильная сторона.
Фоули – отличный док, к нему направляют всех легавых у кого такие проблемы. Он прямо так и сказал: «Я не могу тебе помочь, Берт. Ни один нормальный врач в Эмпории не станет пытаться их из тебя вытащить – тут нужно или резать, или провоцировать роды». А потом Фоули рассказал о центре помощи омегам и Берт понял, что выбора особого нет – или просто сдохнуть, или возможно сдохнуть, но хотя бы попытаться выжить. Он отправился в Уичито – пешком, потому что все тачки конфисковала служба спасения.
Поднимаясь, Берт смотрит в сторону пустошей и видит стаю бродячих псов. На собак Бешенство тоже повлияло – или просто без человеческого присмотра они одичали. Вряд ли кто-то изучал этот вопрос. Впрочем, Берта не слишком волную причины, он просто знает: от некоторых тварей лучше держаться подальше.
На службе это ему всегда помогало. Он всегда был осторожен, когда считал это необходимым, мог рискнуть, когда в том была нужда, и что еще важнее – умел отличить одни ситуации от других, правильно выбирать подход. Крайне редко ему случалось ошибиться. По крайней мере, так Берту помнится, а на свою память он привык рассчитывать.


* * *

СиДжей прижимает к себе сумку так, словно боится, что ее вот-вот вырвут, держится немного странно, он как будто пытается защититься ото всего мира, он насторожен, Берт знает эту осанку и манеру оглядываться. Признаков много, все они невнятны, но складываются в единое целое: Берт отлично знает таких людей, много их встречал.
– Ты сидел? – спрашивает он наугад.
– Ты, типа, коп, да? – СиДжей нервно дергает плечами. Он неуклюжий, угловатый, как подросток, хотя ему вряд ли меньше двадцати пяти.
– Да, – просто отвечает Берт. – Так ты сидел?
– Ага. За кражу, – СиДжей опять дергается. – Я как раз должен был выйти, когда началась вспышка. Один урод мне попытался отрезать лицо.
Берт молча кивает. Во время Бешенства, особенно когда вспышка только началась, в тюрьмах творился настоящий ад, заключенные буквально рвали друг друга на куски, охранники не успевали реагировать.
Никто так и не выяснил, откуда пошло Бешенство, почему на альф и омег оно подействовало сильнее, чем на бет. Даже самые разумные из официальных объяснений мало чем отличались от всяких «Господь решил нас покарать», которыми сыпали фанатики. В Господа Берт никогда не верил, особенно в такого, который стал бы устраивать трехмесячную резню по всему северному полушарию только чтобы кого-то там «покарать». А вот взбесившихся он видел, и разнимал, да так что пришлось несколько раз проходить полное обследование – не взбесился ли сам.
Нет, Берт не взбесился. Не в том смысле. Если бы у ребят из участка было побольше сил и времени когда началась вспышка, кому-нибудь обязательно хватило бы тупости схохмить насчет беременных омег и гормонов. Наверное, это тоже повлияло, Берт не уверен. Но в основном он сходил с ума от злости.
Единственное о чем он жалеет – так это о том, что не успел добраться до Фоули пораньше. Впрочем, тот говорил, что даже сделанный в правильный срок аборт вполне мог загнать его в больницу на несколько недель, во время вспышки это было бы настоящим предательством.
Иногда Берт старается ни о чем не думать, так легче. Потом, когда он избавится от разных неприятностей, вроде беременности, можно будет подумать о прошлом, о совершенных поступках и упущенных возможностях, о чем угодно, черт возьми. По крайней мере, тогда Берт будет уверен – его собственное будущее будет каким угодно, только не смертью от кровотечения, когда дети Малыша Чико полезут наружу.

* * *

Есть в СиДжее что-то напрягающее, смутно неприятное, раздражающее, хотя он выглядит абсолютно нормально, особенно для парня, который чертову прорву миль идет по пустому шоссе. Берт не может точно сформулировать, просто чувствует – с этим парнем не все ладно, за ним нужно приглядывать. И за собой, по крайней мере – за вещами.
Раньше интуиция его не подводила – не считая того случая, когда информатор отвел его прямо на свидание с толпой громил-латиносов, которым вдруг приспичило показать полиции, кто в городе главный.
Берт не знает, можно ли сейчас рассчитывать на собственные чувства, может ли он вообще сейчас хоть на что-то рассчитывать? В последнее время все его подводит, все разваливается в самый неподходящий момент. Не знать, стоит ли полагаться на самого себя это – самое хреновое, что только может быть.
Зато пока он идет не один, бродячих псов опасаться не надо.

* * *

Останавливаются Берт и СиДжей только тогда, когда темнеет окончательно.
Они ночуют в придорожном заведении – все окна выбиты, у порога огромная бурая лужа от которой пахнет тухлятиной. Странно, но из этой дыры даже не все успели украсть – в подсобке три ящика кукурузных чипсов, а у того места где раньше стояла касса теперь стоит початая бутылка скотча. Берту хочется нажраться до танцующих чертей, но ему хватает ума помнить, что алкоголь расширяет сосуды, а этого сейчас не надо, совсем не надо.
Поэтому СиДжей пьет один, пока Берт жует отсыревшие чипсы. Настоящее дерьмо на вкус, но он съедает всю пачку, совсем не жрать сейчас тоже нельзя. К тому же на голодный желудок у него всегда кружится голова, а Берту и без того сейчас достаточно хреново.
СиДжей вылакивает не больше стакана, потом обматывает бутылку какой-то тряпкой и засовывает в сумку. Обхватывает ее обеими руками, обнимает как любимую женщину и устраивается у стены. Он не говорит ни слова за весь вечер, Берт тоже не видит смысла трепаться попусту – они друг друга успели достать болтовней по дороге.
Берт прижимается боком к стене, так, чтобы СиДжей не смог вытащить пушку из его кобуры, ни при каком раскладе, если только он не какой-нибудь сраный фокусник, способный посылать к черту законы физики. Берт думает об этом сквозь навалившуюся дремоту до тех пор, пока его мысли окончательно не слипаются в один большой ком. Усталость обрушивается на Берта всей тяжестью и он проваливается в сон.

* * *

Ему ничего не снится. Берт не из тех, к кому часто приходят сны, разве что время от времени в ночную темноту врывались какие-то серые ошметки, как будто кадры из фильма, пленка которого слетела с бобины.
После Малыша Чико – или после вспышки Бешенства, нельзя сказать точно – Берт просто проваливается в темноту всякий раз, когда засыпает – никаких обрывков кинопленки, никаких, даже самых невнятных образов. Психотерапевт, на которого удалось выкроить несколько часов, говорил, что это так же нормально, как кошмары. Берт предпочитает верить этим словам, хотя мозгоправы никогда не внушали ему особого уважения – и после вспышки лучше не стало. Они чертовски старательно пытались найти объяснение всему происходящему, но не смогли выдать ни одной дельной гипотезы, а Берт терпеть не может тех, кто работает вхолостую.

* * *

Берт просыпается первым – еще темно, но сон откатывает напрочь, как после большой чашки крепкого кофе. Берт старательно проверяет свои вещи, потом молча смотрит на сидящего у противоположной стены СиДжея.
По крайней мере, ни одного из них не загрызли ночью собаки. Почему-то они стараются держаться подальше от построек и совсем не заходят в города, как будто боятся всего связанного с людьми – но это не мешает им бросаться на одинокого человека идущего по шоссе. Берт слышал о таких случаях до того как вышел из Эмпории, а пару раз псы пытались достать и его, когда он сидел у обочины, но в первый раз хватило брошенного камня, чтобы они отошли, во второй – пришлось стрелять, пуля вошла какому-то серому кобелю прямо между глаз и вся стая тут же рванула назад, как будто невидимая сила дернула их за хвосты.
Чем ближе к городам, тем больше псов. До Уичито меньше суток пути, с пустошей постоянно доносится лай.
Когда-то Берт любил собак. На то, чтобы завести себе, конечно, времени не хватало, но он подкармливал жившего у прачечной старого пса, а если доводилось встречаться с девчонкой, у которой есть собака, то никогда не отказывался от выгулов в свободное время. Теперь они все или сдохли, или разбежались – псы всяких Дженнифер, Мэри и Кэндис, с которыми он завязывал отношения хоть немного дольше, чем на одну ночь. Вполне вероятно, что с хозяйками вышло то же самое – во время вспышки многих их них зарезали, пристрелили, сожгли заживо, затрахали до смерти. В Эмпории погибло много людей, хотя город и небольшой. Берт старается не думать особо о Нью-Йорке, Чикаго, или Вашингтоне. Если не смотреть выпуски новостей, легко представить что во всем остальном мире не случается катастроф или несчастий, что какой-нибудь Супермен делает все возможное для очистки вселенной от бесконечного множества скопившегося дерьма.
Раз уж на то пошло, Берт стал копом именно для того, чтобы хоть немного снизить количество дерьма в мире. Вовсе не ради того, чтобы кому-то доказать, мол, омеги тоже умеют держать оружие и все такое – хотя многие считают именно так. Берт не из тех омег, которых можно соплей перешибить, ребят вроде него полно среди легавых и пожарных. Нет, его в полицию потянуло желание служить и защищать.
Он всегда следовал правилам, соблюдал все законы и предписания.
Это не слишком помогло.
Берт думает об этом, когда СиДжей тоже просыпается. Он приподнимается на локтях, осматривается, потом молча кивает Берту и резко встает, встряхивает свой облезлый плащ, к которому за ночь прилипли окурки, брошенные, по виду, не меньше двух недель назад.

* * *

– Удивительно, сколько в мире славных вещей, которые только и ждут, пока их кто-нибудь использует, – говорит СиДжей, торопливо проверяя содержимое собственной сумки.
Берт молча кивает, поднимаясь с пола.
– Я люблю брать от жизни все, – добавляет СиДжей, – и неважно кто пытается встать у меня на пути.
Это – не самые лучшие слова для парня, отсидевшего за кражу. Слыша их, Берт невольно вспоминает Чико и других рябят, помешенных на собственности вышестоящих и праве владения, всей этой с конфедератских времен оставшейся сранью о том, что слабые беты принадлежат сильным бетам, а омеги принадлежат альфам.
Просто непроизвольные ассоциации, но Берт ничего не может с ними сделать. Не так-то просто перестать быть подозрительным сукиным сыном, если ты себя на это всю жизнь натаскивал.

* * *

Они отправляются в путь на рассвете. Накрапывает дождь и Берт кутается в крутку. С каждым шагом он наступает на сползающие джинсы, те намокают, липнут к коже, это отвлекает. Берт то и дело ловит себя на неспособности сосредоточиться хоть на чем-то, мысли расползаются как муравьи, которых вытряхнули из муравьиной фермы – усталость, постоянное беспокойство, гормоны – у него есть добрых полдюжины оправданий. Но оправдания его не интересуют.

* * *

– Слушай, а пушка у тебя есть? – спрашивает СиДжей несколько миль спустя.
– Конечно, – кивает Берт. Ему не нравится вопрос, не нравится направление, куда может завести такой разговор, но отмалчиваться он не любит.
– Круто. Хотел бы я, чтобы у меня была пушка, – СиДжей складывает пистолет из пальцев, прицеливается куда-то в небо и делает вид что стреляет. – Когда у тебя есть оружие, типа, весь мир у твоих ног.
– Я бы так не сказал, – пожимает плечами Берт.
– А ты чего бы хотел?
Берт хочет многого, но прекрасно понимает, что ни черта из этого не получит. Он хочет не беспокоиться из-за бешенства, спать спокойно, никогда больше не иметь дела с альфами, не чувствовать как растут внутри дети, при одной мысли о которых ему становится хреново. Еще он не отказался бы от одежды поудобнее и большой пиццы с ветчиной, но вместо этого получит, в лучшем случае, возможность снова переночевать под крышей.
– Чтоб ты заткнулся, – отвечает Берт, наконец и СиДжей послушно затыкается.

* * *

Где-то милю спустя Берта вдруг начинает мутить, без особых причин. За последнюю пару недель Берт уже привык ко всему токсикозному дерьму, но менее раздражающим оно от этого не становится. Берт останавливается, молча наклоняется, даже не отходя к обочине и блюет на асфальт водой, пополам с желчью и съеденными с утра сырными чипсами.
СиДжей смотрит на него с любопытством и брезгливостью, но ни слова не говорит.

* * *

Берт знает, чем займется, когда из него ублюдков Малыша Чико: он будет заново собирать по частям собственную жизнь, этим сейчас занимаются почти все. Он вернется в Эмпорию, полицейские там нужны куда больше, чем до вспышки, к тому же он знает город. А если кто-то начнет болтать по поводу беременности, то Берт всегда может смотаться из города, только не на юг, может быть, лучше на восток или на север, место найдется где угодно. Может, в Топике.
Иногда на Берта накатывает мучительно сильное желание отправиться прямо сейчас на хорошую облаву на какой-нибудь притон, приложить пару скотов мордами об стену, если будут вырваться или попытаются удрать. Берт не из тех, кто любит работать кулаками налево и направо, но временами жажда пустить в ход собственную силу – все равно что прилипчивый мотив, который крутится в голове, сколько ни пытайся от него избавиться.
Берт останавливается и трет переносицу.
Он хочет пить, но не уверен, что воды достаточно. Еще он хочет поссать, но прекрасно знает, от журчащего звука пить захочется еще сильнее, чертова беременность делает его чувствительным к любым помехам. Лучше потерпеть. Берт подтягивает штаны и шагает дальше.
– Эй, ты, типа, в порядке? – окликает его СиДжей.
– В порядке, – кивает Берт.
– Ребенок толкается или что-то вроде того?
Берт думает, что было бы неплохо двинуть этого кретина по челюсти, но оставляет это желание при себе, только стискивает сильнее кулаки.
– Все в порядке, – медленно произносит он.
В его сумке – еще две литровые бутылки воды, три пачки чипсов, банка зеленого горошка, взятая в Эмпории. Должно хватить до конца пути. Берт на это очень надеется.

* * *

– Слушай, ты убивал людей, а? Ну, типа хоть раз в кого-нибудь выстрелил?
– Случалось, – просто говорит Берт, все так же глядя на дорогу.
– Я в жизни никому не делал больно, – СиДжей отпивает из бутылки. – Не считая той сучки, но она сама на все напросилась.
– Какой сучки? – Берт поворачивается к нему всем телом.
– Проехали, мужик, – СиДжей понимает, что сболтнул лишнее, вспоминает, что рядом с ним коп. – Серьезно, это не такая уж важная штука.
Берт смотрит ему в глаза, внимательно, не моргая, как будто он в комнате для допросов.
– Так какой еще сучки? – повторяет Берт. Он запускает руку под куртку и вытаскивает из наплечной кобуры пистолет – патронов не так много, но сейчас определенно стоит ей воспользоваться. Тем более что СиДжею неизвестно, сколько их там. Тем более, что одного достаточно в любом случае.
Берт берет СиДжея за плечо, не давая ему увернуться или уйти, тот вздрагивает.
– Слушай, мужик, это моя история, тебе не стоит в это лезть.
– Расскажи мне правду, и я решу, стоит лезть или нет.
– Я свое, типа, уже отсидел. Просто одна дура подняла шум не вовремя. Знаешь, как у вас бывает – сука не захочет, кобель не вскочит, так? – СиДжей облизывает губы. У него такой вид как будто он собирается обмочиться и сдохнуть от инфаркта прямо на месте.
Берт подается чуть ближе, не говоря ни слова срывает бандану с головы СиДжея и видит сетку мелких шрамов, наверняка нанесенных самим СиДжеем. Под ними видны другие, гораздо шире, глубже, именно их СиДжей и пытался скрыть. Шрамы складываются в слово. Берт читает каждую букву, они собираются именно в то слово, что всплыло у него в голове, когда он услышал «сама напросилась».
«Насильник» вырезано на лбу СиДжея. Какой-то парень в тюрьме не просто пытался отрезать ему лицо. Какой-то парень в тюрьме хотел навесить на него предупредительный знак.
– Эй, Берт, думаю, вот это уже не твое дело, – СиДжей пытается улыбнуться, будто надеется, что Берт успокоится и уберет пистолет.
Что ж, у Берта для него плохие новости:
– Так значит ты не только вор, но и насильник гребаный, да?
– Да какой я насильник, к чертовой матери, – СиДжей дергается и озирается по сторонам, будто пытаясь углядеть кого-то, кто может ему помочь. – Говорю: эта шлюха тупая сама напросилась. Да если бы я не забрал ее сумочку и мобильник, она бы к копам даже не пошла.
Он пытается вырваться, а потом смотрит на пушку и замирает.
– Знаешь, я ведь могу пристрелить тебя тут как собаку. Или отстрелить тебе яйца.
Берт прижимает дуло к его груди, а потом опускает ниже. Выстрел кажется ему чертовски громким, почти оглушающим. Секунду Берт жалеет о потраченном патроне, а потом вспоминает Чико и спрашивает себя, не стоит ли все-таки добавить еще и выстрел между глаз? Но потом решает: СиДжей сдохнет и так.
Слишком уж долго Берт был хорошим и правильным. Пожалуй, ему нужно было просто подкинуть в любимую тачку Малыша Чико притащенный со склада улик пакет с героином.

* * *

– Ты, ублюдок сраный! Урод чертов! Чтоб ты сдох к хренам! – СиДжей орет во всю глотку, но Берт не оборачивается, а потом крики затихают. По крайней мере, полмили спустя Берт слышит только собственные шаги и сердцебиение.
Если повезет, то к ночи он будет в Эльдорадо, заночует на пепелище и к завтрашнему полудню прибудет в Уичито. Берт старается не думать сейчас о плохом, по крайней мере – о том, что центр помощи омегам мог закрыться, или переехать, или Фоули оговорился и имел в в виду не Уичито, а какой-нибудь сраный Уишард. Мысли о Бешенстве Берт тоже старается запихать подальше. Может, вспышка не кончилась, может, Бешенство все еще в нем, именно оно заставило Берта выстрелить СиДжею в колено, чтобы тот остался у обочины, истекая кровью. Может, началась вторая вспышка и тогда в Уичито Берту не попасть, он не пройдет анализ крови на пропускном пункте.
А может быть Бешенство и ни при чем. Люди вроде СиДжея заслуживают наказания.
Берт ежится, когда новый порыв ветра доносит до него какие-то смутные звуки, не то отзвуки криков СиДжея, не то лай псов откуда-то с пустошей.

* * *

Берт старается не спешить, просто не сбиваться с темпа. Он шагает ярд за ярдом, миля за милей, пустоши окружают его, как море какого-то странного, дурацкого цвета.
Он напоминает себе, что СиДжей был насильником, вроде Чико, а значит, если его съедят собаки – это будет только к лучшему. Потом Берт опять закуривает, но так и не останавливается, боится сбиться с шага.
То, что он сделал – это был поступок омеги, вот что действительно сводит с ума, куда хуже подозрений насчет Бешенства. Он позволил панике взять верх и, в конце концов, выстрелил в болтливого кретина, которого встретил в первый и последний раз в жизни. Детективы полиции так не делают – так делают трусливые твари, пытающиеся любой ценой защитить свое гнездо и детей.
От этих мыслей Берта опять начинает тошнить, он останавливается и, глядя на пустоши, громко произносит вслух:
– Лучше бешенство.

@темы: Ориджиналы, Тексты

---

Название: Колючки и горькие плоды
Бета: [Kayomi]
Фэндом: RPS
Пейринг: Лиам Хэмсворт/Крис Хэмсворт
Рейтинг: PG, не считая омегаверса
Жанр: AU, драма/ромэнс
Саммари: Рано или поздно Крис найдет себе жениха, а Лиам так и останется мальчишкой.
Предупреждения: омегаверс, инцест, упоминания мпрега
Дисклеймер: это не правда и даже не похоже на правду

Написано на ЗФБ, для команды омегаверса

До осенней ярмарки всего пара недель. Плоды горьковязника уже начинают темнеть, от них тянет переспелым духом, подбирающимся к гнили, их нужно переворачивать, держать на солнцепеке и убирать под навес, едва на небе появятся тучи. К ярмарке плоды подвялятся, к горечи добавится сладость, косточки подсохнут, их легко будет расколоть и вытащить сердцевину, которую размалывают, чтобы заваривать на кипятке. Со скороспелых сортов мякоть уже счищена, но настоящий горьковязник зимней посадки всегда продают целиком, некоторые пускают его на начинку для пирогов или добавляют в корм животным, чтобы те меньше болели.
Помимо горьковязника семья привезет к ярмарочным палаткам еще варенье из ягод черного терна: отцы проводят у котлов целые дни напролет, готовя его. Наемные работники уже двинулись к югу, поэтому Лиам сам собирает последние ягоды с дальних кустов. Сколько бы он ни пытался быть осторожнее, острые шипы постоянно ранят его руки. Они до самого локтя изодраны, поверх уже подсыхающих царапин появляются новые и новые. Лиам пробовал перевязывать руки, но тогда мучился от жары, а бинты постоянно приставали к липкой сукровице.
Перед сном Крис промывает все его царапины, но на месте подживающих уже к полудню появятся новые, Лиам ничего не может с этим сделать: так бывает каждый год.
Пламя единственной свечи делает царапины темными, почти пугающими, но Лиам старается не смотреть на них.
– Надень перчатки хоть раз, – говорит Крис, последний раз обтирая влажной тряпицей его левую руку до самого локтя. Лиам молча недовольно трясет головой в ответ, пытаясь вырваться из осторожного, но сильного захвата. – Ты исцарапан весь, к тому же коленки в синяках, как у мальчишки. Что за омега согласится пойти с таким альфой?
– Какой-нибудь отчаявшийся, наверное, из тех, кого никто не берет.
Лиам все-таки вырывается, отодвигается назад и запоздало думает, что не надо было этого говорить. Наверное, это больно, когда в тебя тычут такими вещами.
В этом году Крис уже в тринадцатый раз отправится к цветочному столбу посреди ярмарки, чтобы найти себе альфу и, конечно, боится снова остаться без жениха. В этом году, правда, ему позволят стоять со вдовцами, возраст уже давно как подходящий, а охотники до крепко сложенных омег, с сильными плечами и толстыми шеями, чаще ходят именно туда, где вдовцы плетут свои соломенные венки. «Юному омеге красиво быть тонким, а зрелому – крупным», – так говорят в народе. Крис тонким не был даже в первую свою ярмарку, слишком уж мощно сложеный, ширококостный, видно, что плодородный, но вот при тощем приданом плодородность тоже только в убыток.
Все равно Лиам не понимает как могло получиться, что за двенадцать лет никто не захотел отвести Криса к белому шатру.
Самому ему нравятся омеги покрупнее, Лиам на ярмарках больше времени проводит у тента вдовцов. Там много мужчин, которые кажутся ему красивыми, но почти у всех у них есть чужие дети, а чужих детей Лиам не хочет.
– Будешь так себя вести, я отшлепаю тебя и, Всевышний свидетель, буду абсолютно прав.
– Родишь своих детей – будешь их отчитывать. И шлепать сколько захочешь. А меня оставь в покое.
– Если не хочешь, чтобы с тобой обращались как с ребенком, то повзрослей уже наконец.
Бросив тряпицу в таз с чуть порозовевшей от крови водой, Крис качает головой и поднимается с места. От него тянет запахом доспевающего горьковязника – отцы настояли, чтобы перед ярмаркой Крис хоть месяц не брался за тяжелую работу: едва ли мозоли с рук успеют сойти, но ладони хотя бы не загрубеют больше, да и пятен от черного терна на них не будет. Без дела брат сидеть не умеет, поэтому занимается горьковязником: переворачивает, бережет от дождя.
Но пахнет от Криса не только горьковязником, Лиам чувствует: осенняя течка уже совсем скоро. Сейчас омеги красивее всего: глаза у них блестят, губы розовеют и чуть припухают, как после поцелуев, а в походке появляется что-то особенное, осторожная вкрадчивость, от которой у альф сердце начинает биться чаще, каждый удар отдается эхом у горла и в паху. Альфы реагируют на омег – так уж мир устроен. Если твой брат-омега или отец течет, то ты делаешь стойку, постоянно принюхиваешься. Физическое возбуждение неизбежно, и временами Лиам все еще пытается убедить себя в том, что дело сводится только к этому, но все совсем не так. Он хочет Криса по-настоящему. Хочет спать с ним, не только вязать в течку. Хочет прямо сейчас обнять за плечи, притянуть к себе, прижать изо всех сил, почувствовать его тепло.
Лиам не знает, в какой момент это началось. Несмотря на разницу в возрасте, они с Крисом всегда проводили вместе много времени, даже спали в одной кровати, пока к дому не пристроили левое крыло, правда, Лиам тогда был еще мальчишкой, но уже начал созревать, возбуждаться по-настоящему, видеть сны, о которых родителям не расскажешь. Может быть, именно тогда все пошло не в ту сторону.
Какое-то время Крис делал вид, что ничего не замечает, но Лиам уверен: тот знал даже дольше, чем он сам. Если бы не знал или не хотел, они бы не занимались сексом.
На самом деле они сделали это только один раз, пять лет назад, после осенней ярмарки. В тот год один альфа почти готов был отвести Криса в белый шатер и только в самом конце передумал, узнав, что приданное будет очень уж небогатым. Лиам уже не помнит, чем тогда занимались отцы и Люк, зато отлично помнит, как Крис оттащил его к сеновалу, начал целовать, повалил на землю. А потом они переспали. По-настоящему, со сцепкой. Крис в последний момент успел со всей силы придавить Лиама к земле, не давая пометить себя укусом в шею.
Конечно, у Криса тогда была течка. Лиам до смерти боялся, что тот забеременеет от первой же вязки и родит какого-нибудь урода. Ему даже кошмары об этом снились: сначала Крис выглядит просто слегка потолстевшим, потом его раздувает все сильнее, а потом он рожает жуткую тварь с четырьмя лапами и двумя головами.
Теперь Лиам твердо понимает: если Крис кому-нибудь и родит уродов, то только своему будущему мужу. Или не уродов. Лиаму все равно. Важно другое: это будут не его, Лиама, дети.
Еще несколько раз они делали все по-другому, без проникновений и не в течку, но все это было словно и не по-настоящему. Не только из-за отсутствия сцепки, просто ясно было: Крис не хотел его всерьез, может, жалел об уже сделанном, может, боялся, что рано или поздно они зайдут слишком далеко и кто-нибудь узнает или все-таки получатся дети. Одно время Лиам хотел спросить. Потом расхотел. Он боится разлюбить Криса, если тот скажет что-нибудь неприятное.
Лиам даже не целовался ни с кем кроме него. С малознакомыми молодыми омегами из рабочих или городскими из Пиколы, конечно, хорошо развлечься без лишних разговоров, но почти у всех них плохие зубы. К тому же Лиам на самом деле боится забыть каково это – целоваться с Крисом.
Свеча догорает до самого основания, густое восковое озеро растекается по столешнице. Лиам делает глубокий вдох.
– Ты любишь меня хоть немного? То есть не как брата? – спрашивает он, но Крис только снова качает головой.
Запах горьковязника кажется ему пьянящим, острым, Лиам решает попробовать перейти в наступление. Он поднимается с лавки, берет Криса за руку и пытается об него потеряться, но брат подается назад, тут же поняв, чего Лиам пытается добиться.
– Не надо. Перестань, – говорит Крис спокойно, но взгляд у него жесткий, Лиам знает, что тот не отступится, не позволит.
Наверное, он прав. Старшие братья всегда же правы, по крайней мере, если дело касается младших.
Надо было закончить все это гораздо раньше или не начинать вовсе.
Не в этом году, так в следующем кто-нибудь обязательно отведет Криса к белому шатру, может быть, это окажется новый мельник из Дарлингтона или кузнец, живущий у Даннуна. Он наденет на Криса свадебный венок и отправится за дозволением к отцам: конечно же они дадут согласие. Лиама никто даже спрашивать не будет. Он злится от мыслей об этом, но сделать ничего не может.
Он резко отступает несколько шагов, пятится, стараясь не смотреть на Криса, но возбуждение все равно не спадает. А потом вдруг высокой волной накатывает какая-то горечь, горячая, жгущая как от глотка крепко заваренного горьковязника, за которым всегда приходит чувство ясности, болезненно сильное. Лиам напоминает себе: Крис найдет мужа, уедет с фермы к нему, будет рожать ему детей, будет любить его, потому что омеги любят своих альф, или хотя бы старательно притворяются. Так уж мир устроен.
А сам Лиам, наверное, останется мальчишкой, который царапается об колючки, коротает ночи с сезонными рабочими, даже не думающими о свадьбе. И на осенних ярмарках он будет прохаживаться у тента вдовцов, делая вид, что рано или поздно одного из них оттуда уведет.
– Спокойной ночи, – говорит Лиам.
Он снова вытирает руки сухой тряпкой, содрав корку с пары царапин. Кровь опять проступает, мелкими темными каплями, выглядящими в полумраке совсем черными, как сок терна или заваренный черновязник. Лиам гасит свечу, уходит, оставив Криса в темноте.
Тот так и не произносит в ответ ни слова.

@темы: Тексты, Фанфики

---

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

<3

---

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Название: Настоящие звери живут в лесу
Бета: shizandra
Фэндом: Avengers RPS
Пейринг: Том/Крис
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU
Саммари: Отставной старший сержант британской пехоты отправляется в штат Мичиган, чтобы присутствовать на съемках фильма «Красный рассвет» в качестве военного консультанта
Предупреждения: UST, а также упоминания насилия, смертей второстепенных персонажей. В тексте использован вольный перевод строк из пьесы «Генрих V», в оригинале: «But we in it shall be remembered; // We few, we happy few, we band of brothers; // For he to-day that sheds his blood with me // Shall be my brother»
Дисклеймер: это не правда и даже не похоже на правду
Примечание: Текст частично основан на заявке для Asgard Kink ИЖ-3

Написано на  RPF fighting

Эта работа не лучше и не хуже других.

Иногда Том пытается представить себе, что с ним было бы, останься он в армии, а потом он вспоминает все кошмары, пережитые наяву и понимает: сдох бы, если бы не ушел. В какой-то момент дерьма стало слишком много даже для него. Том не только не может, но и не хочет оказаться снова в Ираке или каком-нибудь другом месте вроде него. Беда только в том, что он не знает, где хочет оказаться.

Работа с киношниками – не попытка найти подходящее место, просто небольшая отсрочка, время на размышления. Бен Камбербатч сказал, что это проще простого. Сам он уже не раз занимался подобным, правда, только в Англии и Уэльсе. Том даже представить не может, что за военное кино могут снять в Уэльсе и кто в целом мире захочет его смотреть.

Так или иначе, консультации для американцев Бен предложил забрать Тому и он, подумав минут десять, согласился. Это лучше, чем пытаться написать мемуары или просто сходить с ума.

Тому даже не нужно собирать вещи, у него нет вещей. Чтобы не выглядеть в аэропорту подозрительно, он бросает в старую спортивную сумку какую-то одежду, складной нож, два тюбика зубной пасты и барахлящую электробритву, подаренную троюродным братом на прошлое Рождество.

Это – все, что ему нужно, даже больше. Том отправляется в Америку, в штат Мичиган. Его ждут мистер Дэну Брэдли и несколько недель работы на свежем воздухе.

***


Том знакомится с Крисом Хэмсвортом в день прибытия на площадку. Тот спорит с мистером Брэдли, первых фраз Том не слышит, разбирает только:

– Сцена, где Джед бросает Мэтта и уходит с остальными – это даже примерно не похоже на правду. Братья так не поступают.

Том становится к нему вплотную и внимательно смотрит. Ему не нужно напрягать мозги, чтобы узнать исполнителя роли морпеха. Этот парень не потянет ни на китайского солдата, ни на школьника. Широкие плечи, упитанные щеки, мощные ляжки, много мяса и спокойный, как у умственно-отсталого, взгляд. Парень такой до дрожи скучный, что это даже смешно.

– Он не сможет играть солдата, – говорит Том мистеру Брэдли. – Он не понимает.

Сценарий отвратительно плох и вряд ли фильм по нему будет смотреть хоть кто-то в здравом уме, Том планировал начать именно с этого, но когда представляется такой шанс, он не намерен просто стоять и слушать.

– Старший сержант Хиддлстон, – он протягивает Брэдли руку и тот с коротким кивком торопливо ее пожимает. – Друзья зовут меня просто Том.

– Очень приятно. Мы с вами разговаривали по телефону, я помню, – Брэдли выдерживает трехсекундную паузу, прежде чем спросить: – Что-то кажется вам неправдоподобным?

– Во-первых, если у морпеха есть выбор – подставить отряд или съесть собственного брата, он просто молча пойдет за кетчупом. Во-вторых, старшие братья всегда ненавидят младших, это общеизвестный факт.

– Не припомню, чтобы мой старший брат меня ненавидел, – спокойным тоном возражает Хэмсворт.

– Старшие всегда врут младшим, чтобы те поменьше ревели.

– Не припомню, чтобы я ненавидел моего младшего брата.

– Что, маленький засранец никогда не делал ничего такого, за что его хотелось бы отодрать ремнем?

– У вас есть братья, сержант? Потому что, по-моему, вы сейчас порете какую-то хрень, - он не повышает голос, не возмущается, кажется спокойным. Именно в этот момент Том понимает: все не так уж и плохо.

– Беру свои слова обратно. Может, из тебя что-то и выйдет, – говорит он. Его улыбка похожа на оскал, но она все же оказывается достаточно убедительной. Брэдли молча кивает. В телефонных разговорах он был куда многословнее.

***


На следующий день Крис Хэмсворт... просто Крис - Том не видит смысла обращаться к нему иначе – прямо говорит ему:

– Нам не обязательно становиться друзьями, но лишние конфликты тоже ни к чему.

Том коротко кивает, не видя смысла спорить.

– И, кстати, мне частенько хотелось, – Крис прикрывает глаза на секунду, вспоминая точные слова, – отодрать моего брата ремнем. До сих пор иногда хочется, он такой засранец. Но он – мой любимый маленький братишка и я сломал бы шею любому, кто попытался бы сделать ему больно.

Когда-то давно, в детстве, Том мечтал, чтобы у него был старший брат. Кто-то, на кого можно положиться, кому можно доверять. Младший брат, наверное, тоже подошел бы: о нем можно заботиться. Ты отвечаешь за другого и учишься отвечать за себя. Именно ради этого он в свое время сначала спутался с бандой, а потом ушел в армию: искал что-то похожее.

Так и не нашел ни черта. Но обо всем этом он никому не собирается рассказывать.

– Не надо играть со мной в «Цельнометаллическую оболочку».

– Я не играю, – Том пожимает плечами. – Не надо думать, что война с Саддамом сделала меня святым или что-то вроде. Хорошие люди на войне, наверное, бывают, но я ни разу ни одного не видел.

– Для этого и нужно кино: рассказывать о таких людях. Даже если их нет на самом деле, – либо Крис говорит искренне, либо он чертовски хороший актер. Он такой смешной, что Том не может решить, чего хочет: обнять его или ударить в челюсть.

– Ты когда-нибудь думал о том, скольких убил твой Джед Эккерт?

– Оригинальный «Красный рассвет» – один из самых жестоких фильмов Голливуда. Так что да, я понимаю: он убивал.

– Я не об истории в фильме, не о долбаной благородной борьбе за будущее Америки. Я о стрельбе по безоружным иракцам, мародерстве и изнасилованиях. Джед, пожалуй, хороший парень, но не для тех девчонок, которых он трахал, ткнув носом в песок и приставив к ляжке нож, вот сюда, - Том похлопывает Криса по бедру, представляя себе, как по широкой артерии бешеными скачками несется кровь. – Но он все равно герой и пытается спасти мир, – добавляет Том.

– Ты сам делал это? Насиловал, стрелял по безоружным?

Том не из тех, кто ценит чистосердечные признания и верит в искренние раскаяния.

– Дело прошлое, так или иначе.

Было бы очень глупо о чем-то таком рассказывать.

***


В одном Крису стоит отдать должное: он неплохо выглядит в военной форме. По крайней мере, он не похож на парнишку, перешившего себе отцовскую пижаму к Хэллоуину, а это уже кое-что. Но все прекрасно понимают: мало неплохо выглядеть, и задача Тома – поработать над всем остальным.

Он работает: небольшой тренировочный лагерь, устроенный у съемочной площадки, похож на настоящий не больше, чем розовый домик Барби – на настоящий дом. Но Том не требует большего и послушно гоняет по отведенной территории тех, кто выбран на роли солдат.

Крис не единственный, с кем он имеет дело, ему приходится прочесть пару лекций и остальным актерам. Они все выглядят как настоящие подростки, муляжи винтовок в их руках кажутся тяжелыми, как настоящие.

Но больше всего приходится работать именно с Крисом, и Том подходит к этому серьезно. Нужно не только научить его стрелять или бросать гранаты. Нужно сделать его хоть немного похожим на солдата. Воевавшие легко узнают друг друга, точно так же как бывшие заключенные, члены сект или банд, даже крошечных и почти безобидных. Мелкие привычки легко врезаются в душу и тело, их нетрудно узнать, если правильно смотреть.

Том рассказывает Крису обо всех мелочах: как прикрывать ладонью сигарету, как разминать затекающие мышцы, если должен сидеть почти неподвижно. Крис постепенно подстраивается, не столько учится, сколько просто повторяет, но этого достаточно. По крайней мере, для фильма вроде «Красного рассвета».

***


Он спит в трейлере. Там никогда не бывает душно, а кровать узкая, но удобная. Большего Тому не нужно. Ему не снится война, никогда. Она все равно всегда у него внутри, никому не удастся ее вытравить. Война вошла в его кровь, как болезнь, с каждым ударом сердца проносящаяся по всем сосудам. Иногда он пытается представить себе, как бы все пошло, если бы не Ирак, если бы не улица, если бы не тысяча неправильных решений, принятых за всю жизнь. Наверное, он нашел бы другие.

Лучше ни о чем не сожалеть. Он служил, сражался на стороне хороших парней, получил контузию, вернулся домой, почти не слетел с катушек. Ничего по-настоящему плохого. Том повторяет эти слова как молитву всякий раз, когда что-то не так. Ему недостает чужого тепла, просто хочется выстрелить себе в висок или хотя бы затушить об руку окурок, чтобы почувствовать себя живым.


...Том не может не отметить: Крис хорошо стреляет. Не идеально, но вполне сносно, он мог бы быть неплохим игроком в пейнтбол. Если бы дело дошло до настоящей стрельбы, то, возможно, ему удалось бы уложить с полдюжины вражеских солдат, если бы раньше он не получил пулю сам.

– Ты молодец, – говорит Том. Он не лжет, а в похвале иногда есть толк, главное – не переусердствовать.

Крис благодарно кивает, похлопывает его по плечу, улыбается, и Том вспоминает всех тех, кто вот так вот улыбался ему в Ираке до того как налетел на мину или получил пулю в голову.

На настоящую войну Крис никогда не попадет и это к лучшему. Не потому, что на войне нет места таким как он – война как могила, там всем есть место. Просто она переделывает людей до неузнаваемости, превращает либо в чудовищ, либо в одиноких уродов. Иногда и то, и другое. Том видел это много раз.

– Спасибо, – говорит Крис так искренне, как будто говорит со своим лучшим другом. – Вряд ли я бы научился всему без тебя.

– Чему? – Том треплет его по шее в ответ и чуть подается в сторону.

– Воевать, – после этого слова улыбка исчезает с лица Криса. Пару секунд он молчит, а потом начинает торопливо объяснять: – Я понимаю, что это все не по-настоящему, что я ничего не стоил бы на настоящей войне и все такое. Но для меня важно то, чему ты меня учишь.

– О, срань господня, заткнись, пожалуйста. Я все понял.

Крис кивает в ответ и опять улыбается. Актеров, видимо, дрессируют все время улыбаться. Он очень старается быть настоящим актером, играющим настоящего морпеха.

Тому вдруг становится интересно, приглашают ли серийных убийц, террористов, насильников консультировать актеров, играющих разных маньяков, или Голливуд готов платить только врачам и военным.

***


Том не обещал больше не играть в «Цельнометаллическую оболочку», но все же старается избегать конфликтов, прикусывает язык всякий раз, когда может сказать что-то лишнее. Он способен себя контролировать, даже если подходит к краю, все равно понимает, когда нужно поворачивать назад.

– У тебя татуировки? – Крис спрашивает неожиданно, этот вопрос возникает в разговоре точно сам собой.

– Конечно, – Том кивает, не поворачиваясь к нему.

– Можно посмотреть? – в эту секунду он опять похож на любопытного подростка за двести с лишним фунтов весом, а не на военного.

– Если тебе нравится смотреть на раздетых мужчин, – Том пожимает плечами и быстрым движением стягивает футболку вместе с надетой под ней майкой, открывает взгляду все татуировки, все шрамы, – то пожалуйста.

На груди у него – выцветшая надпись «Бешеный пес», кривая, неровная, старая. Том не помнит, сколько ему было лет, когда это накололи, но, кажется, пятнадцать. Татуировка, которой он гордится – на спине. Некоторые ребята, с которыми он вместе воевал, изображали между лопаток корабль, обвитый словами «правь, Британия» или еще какую-нибудь патриотическую хрень, но Том ограничился цитатой, аккуратно выведенной каллиграфическим почерком. «Так нас запомнят: как счастливцев и как братьев, ведь тот, кто кровь свою прольет со мной, мне станет братом».

Крис протягивает руку, чтобы прикоснуться к аккуратным квадратным буквам, но тут же отдергивает ее. Трогать малознакомого мужчину, это, видимо, слишком много для него.

– Шекспир? – удивленно спрашивает он. Том кивает, не оборачиваясь.

– Не хочу тебя шокировать, но я умею читать, – он пожимает плечами и быстрым движением снова накидывает одежду.

***


Том не может сказать, в какой точно момент понимает, что был бы не прочь перепсать с Крисом. Не разу, конечно же. Крис – не его тип, не на таких парней он пялился в общей душевой, не таких высматривает вечерами в барах.

Но в обаянии Криса есть что-то чертовски подкупающее. Открытое, непосредственное дружелюбие, готовность принимать любое сказанное слово, впитывать все, впускать – как у новобранца, еще не обожженного войной. Том давно таких не встречал, не разговаривал с такими. «Невинный» – вот правильное слово. В свободное от съемок время Крис может пить запоем, спать с кем угодно и вынюхивать больше кокаина, чем Чарли Шин – хотя Том в это не верит – но он все равно невинен. Как всякий, кто никогда не убивал.

Поросенок с фермы, который знает о том, что в дремучем лесу за холмом живут настоящие звери, но даже не может представить себе, какие они, что с ними происходит, каково это – бороться за существование.

Именно поэтому Том не хочет подходить ближе. Он – на чужой территории, где чужие правила и к тому же меньше всего Тому хочется испортить что-нибудь в жизни симпатичного, в общем-то, паренька. Не сексом испортить, понятное дело, от ночи безопасного траха никто не умирал, а сближением. Такие люди как Том умеют портить все, к чему прикасаются, приносят другим несчастья. Стать его приятелем – все равно, что начать продавать наркоту. Или записаться в саперы без предварительного обучения.

Закрываясь в своем трелейре на ночь, Том достает из кармана мятую сигаретную пачку и закуривает. Он решает, что не будет подходить к Крису ближе, никаких дружеских объятий, никаких предложений поразвлечься вечером, поменьше болтовни не по делу. Пусть остается на своей ферме.

Докурив, Том берет пачку салфеток и расстегивает ширинку. Ему не нужно ничего представлять специально: мыслей, уже крутящихся в голове, вполне достаточно.

Потом он ложится спать и ему ничего не снится, ни темнота, ни прошлое, ни будущее.

***


Он сам себе приказывает перейти в отступление и когда после очередной тренировки Крис обнимает его за плечо, Том резко разворачивается, не давая ему прижаться плотнее.

– Почему ты все время меня трогаешь? Знаешь, я не из тех, кому нравится щупать мужиков, – иногда ложь получается очень качественной, звучит не хуже правды, – так что можешь получить по челюсти, если не перестанешь.

Крис отстраняется и пару секунд молчит, будто подбирает подходящие слова.

– Я думал, мы друзья, – говорит он наконец. Том щурится, глядя поверх его плеча, яркое солнце режет глаза. – Какого хрена происходит?

– Рад, что ты способен думать.

– Ты не ответил, - Крис подступает на шаг ближе. В пыльной, грязной форме он выглядит почти как настоящий морпех, Том мог бы поверить. Ненадолго, на пару секунд, но это не так уж мало. Даже очень убедительные фальшивки редко бывают долговечными.

– Ничего не происходит, – ровным тоном отвечает Том. – Мы с тобой не друзья, никогда ими не были и не будем, ты об этом стал забывать, а я напомнил.

Он может тоже сделать шаг вперед, прижаться к Крису всем телом, почувствовать его сердцебиение, дыхание, тепло. Скорее всего, он попытается вырваться, если начать его целовать, но такого сопротивления надолго не хватит.

– Мы не можем быть друзьями, не путай жизнь со своими фантазиями. Не с кем поболтать – позвони мамочке или братьям. Ты хороший парень, Крис, – Том не сдвигается с места, хотя разом хочет подойти ближе и отстраниться, – но на моего друга ты не похож.

– Что, людей не убивал? – Крис усмехается в ответ.

Тому приходит в голову, что это похоже на ревность или зависть, если только между этими чувствами есть разница.

– Не пытайся показывать зубы, – Том беззлобно, снисходительно улыбается в ответ. Он думает, что мог бы научить Криса убивать по-настоящему. Это не так уж сложно, – у тебя их нет и никогда не вырастут.

Тот явно хочет что-то ответить, но не находит подходящих слов и подается назад, отступает первым. Проигрывает.

***


Том прощается с ним три дня спустя. Съемки будут идти еще долго, но он свое дело сделал, тренировки закончены, дальше актеры справятся уже без посторонней помощи.

Дэн Брэдли пожимает Тому руку и обещает связаться с ним, если будет снимать еще что-то про войну. Том даже не делает вид, что верит.
Он пожимает руки всем, кого дрессировал на отведенной под тренировки территории, гоняя туда-сюда. Том вряд ли запомнит кого-нибудь из них надолго: Коннор, Эдвин, Джош и еще один Джош, кажется, у Тома когда-то были друзья, которых так звали. Он не знает, где они сейчас. Пожимая Крису руку, Том думает то же самое, думает изо всех сил, как будто уверен, что сумеет испортить Крису жизнь просто помня о нем.
Настоящему зверю место в лесу, не на ферме. Животным с фермы лучше держаться от леса подальше. Вот и все.

***


Бен звонит ему в тот же день и предлагает новую работу.

– Никакого больше кино, – говорит Том.

– Это не кино. Хотя работа будет похожей, но точно никаких спецэффектов.

– А что тогда?

– Африка. И это не телефонный разговор, – поясняет Бен. – Просто скажи, тебе интересно или нет.

– Да, – отвечает Том. Он закрывает глаза, ничего себе не представляет. Мир вокруг движется вперед, а он сам как будто остается на месте.

@темы: Тексты, Фанфики

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

---

---

---

Как в таких случаях говорит моя БФФ, не знаю, насколько соблюдена заявка, но у меня туго с этим жанром.

Название: Я могу прикоснуться к тебе, когда захочу
Фэндом: Avengers RPS
Пейринг: Том/Крис, косвенно Эльза/Крис
Рейтинг: PG-13
Жанр: ромэнс, драма
Саммари:
Предупреждения: как бы не AU, d/s-тематика
Дисклеймер: единственное, что тут похоже на правду - так это то, что кулон с именем и адресом действительно смахивает на социально приемлемую форму 24/7-ошейника, остальное же - вполне очевидная ложь

Написано для  Кселен по заявке:

Пишет  Кселен:

18.12.2013 в 01:00

Хиддлсворт. Ревность к Эльзе и Индии от Тома. Какое-нибудь замысловатое ангстовое ХЭ для Криса и Тома.

URL комментария

Том не лжет, когда говорит, что уважает Эльзу – это чистая правда, она не может не вызывать уважения, эта гордая, сильная женщина. Но правда и другое: Том не любит отдавать то, что однажды попало ему в руки, он не из тех, кто упускает шанс, не из тех, кто легко отступается.
Возможно, если бы он мог просто получить Криса, развлечься и расстаться, тот не вызывал бы у Тома такого интереса, короткая интрижка на съемках осталась бы короткой интрижкой – обещание продолжения остается только обещанием, никаких лишних телефонных звонков, дружеские отношения, объятия перед камерами. Время от времени такое случается, ничего необычного. Но Крис с самого начала сказал: «только один раз, если хочешь, но если нет – я уйду».
Такие вещи запоминаются гораздо лучше, чем просто секс – секс, в сущности, был так себе: усталость съемочных дней давала о себе знать, к тому же в первый раз всегда приходится подстраиваться друг под друга, задавать глупо звучащие вопросы или терпеть неудобства, иногда – и то, и другое. К тому же, черт возьми, Том никогда не был из тех, кто заводится при виде мясной лавки, так что Крис по его мнению выглядел чертовски неважно, нездорово вздутые мышцы отчетливо просматривались сквозь одежду и это определенно не возбуждало.
В отличие от слов про «только один раз». Это – совсем другое дело. Не так уж важно, что тебе дают, если при этом обещают сразу же отобрать.
К этим словам у Криса даже есть пояснение, которым он поделился пару дней спустя: «у нас особые отношения с женой и мы договорились, что я не стану спать с другими женщинами, а вот о мужчинах речь не шла». Он сказал это с таким видом, как будто просто забыл упомянуть об этих деталях – но он неважный актер, поэтому получилось обычное лицемерие.
Так все должно было закончиться.
Но не закончилось. Том не из тех, кто легко бросает заинтересовавшие его вещи. Или людей.

~

Некоторые подробности можно было бы вынести на свет, раз уж на то пошло, возможно, легкий флер скандала добавил бы фильмам кассовости. Более значительный флер мог бы на ближайшие несколько лет подпортить карьеру им обоим. И заодно нанести существенный удар по супружеской жизни Криса – удар, после которого Том едва ли смог бы остаться его другом, но зато вышло бы прекрасное драматичное завершение для запутанной истории.
Он не рассматривает этот вариант всерьез. Глупее было бы только отравиться, оставив настолько длинную предсмертную записку, что читать ее станут только самые преданные поклонники.
Так что Том оставляет историю при себе. Он может считать ее любовной, но предпочитает видеть в ней детективные оттенки: ему важнее дойти до истоков, чем повторить не слишком увлекательный секс. Раз уж Крис не отвечает на прямые вопросы, можно попробовать добраться до истины с другой стороны.
К счастью, сталкерство по-прежнему романтизируется поп-культурой, и у Тома нет ни малейших оснований чувствовать неловкость. К тому же, в его случае нет никакой необходимость следовать по пятам за тем, кто тебя интересует, достаточно положиться на папараци, любовно фотографирующих чуть ли не каждый шаг Криса. Фанаты бесконечно копируют каждый снимок, обсуждают каждую деталь, их блоги похожи на альбомы маньяков из фильмов категории «В», где слово «смерть» всегда обводят красным маркером.
Почти на всех фотографиях Крис улыбается, даже на тех, которые сняты из-за кустов и оград.
Том изучает фотографии с такой тщательностью, что временами это уже похоже на сумасшествие, но Том не из тех, кого пугают такие слова. По крайней мере, все это помогает скоротать время до следующей встречи.
С точки зрения Тома, тело Криса выглядит гораздо приличнее, чем во время съемок первой части, но кожа как будто испортилась. Крис – не первый и не последний актер, который набирает десятки фунтов, чтобы тут же их сбросить, но это не делает подобную практику менее разрушительной. Долгосрочный прогноз: Крис доведет свой обмен веществ через пару-тройку лет и либо растолстеет, либо начнет сохнуть, превращаясь в старика, после чего вряд ли снова попадет в супергеройское кино, а значит, скорее всего, окажется забыт. Но сейчас Тома интересуют не эти перемены, а другие. Незначительные детали могут быть очень важны, если уметь присматриваться.
Новый кулон Криса, пара блестящих солдатских жетонов, на которых выбиты имя и адрес жены, как на собачьем ошейнике – не украшение. По крайней мере, если так смотреть на вещи, то многое становится яснее. Это – просто цепочка с дешевой побрякушкой, вроде тех, которые продаются в супермаркетах, ее можно снять, но вряд ли Крис делает это особо часто. Том не может сказать, что хорошо разбирается в подобных вещах, но он почти уверен: этот собачий медальон с именем и адресом хозяйки – знак принадлежности, с тем же успехом можно было поставить клеймо на лицо.
Хотя, возможно, он ошибается. Том готов спросить прямо. В конце концов, худшее, что случится – прекрасная дружба провалится в прошлое.

~

Заканчивать историю зеркальным отражением начала – проверенный прием, но Том думает не об этом, когда приходит к Крису после утомительно долгого съемочного дня.
Том может дотронуться до него, в любой момент, но выбирает поздний вечер, чтобы прийти и сказать: «ты сказал, что планируешь переспать со мной только один раз, но, может быть, пришло время для встречного предложения?».
Крис качает головой, поджимает губы – он по-прежнему неважный актер, но по крайней мере научился обставлять наигрыш с большим остроумием.
«Все было настолько плохо?».
«Да нет, было вполне нормально, – говорит Крис. – Не считая того, что, насколько я помню, ты чертовски сильно укусил меня вот сюда». Чуть прогнувшись, он накрывает ладонью то место у основания левой лопатки, где был след от укуса. Возможно был – Том не из тех, кто запоминает подобные детали, интересующие его мелочи совсем другие. «Мне нужно физическое подтверждение и Эльза мне его дала. Я должен был просто напомнить ей, что пока она не сделает меня своим по-настоящему, я смогу уйти к кому угодно. Можешь считать, что я тебя использовал».
Том может спросить, сколько чужих укусов, засосов, царапин понадобилось для убеждения, но он просто нащупывает в кармане прохладный металл и говорит: «если тебе нужно кому-то принадлежать, то я могу оставить знак принадлежности, который ты не сможешь снять, даже если очень захочешь».
Лампа дневного света сияет бело-голубым, тонкое лезвие бритвы в его пальцах ослепительно-ярко блестит, это выглядит немного чересчур драматично, но Том готов смириться с подобным.

@темы: Тексты, Фанфики

---

OMG

10.12.2013 в 22:58

Пишет  Julietta_:

Chris Hemsworth

Chris Hemsworth
2013 Toronto International Film Festival Portrait
by Anders Overgaard